Кулак раздевает меня. До того, как он стянет с меня белье, я мямлю:
— Вася, ты очень злой на меня, понимаю, но я сейчас реально не в состоя…
— Я знаю, тебе тяжело сейчас, но не спорь. Не сегодня. Не вот сейчас. Не сопротивляйся. Я предупреждаю тебя. Смирно сидеть.
Я отвожу взгляд, и он стягивает с меня лифчик и трусы. Потом проводит по груди обеими руками. Оставляет только большие пальцы, которые соски медленно трогают. Это даже не ласка, он будто проверяет затвердеют ли они.
Но возбуждение сладостью тянется, по жилам даже до волос на голове теплым медом дотягивается.
Украдкой смотрю, а он заторможенно следит за собственными движениями. Как в трансе. Напоследок невесомо ребрами ладоней по выпуклостям проходится, и соски нежно ласкает.
Почему-то в этом всем нет ничего эротического.
Раздевается сам догола. Меня набок укладывает, и грабастает все тело в себя, как ковшом трактора.
— Вася, — шепчу через некоторое время, зная, что еще не спит, — извини меня. Я не хотела тебя обидеть.
Его рука трогает мякоть моего живота — не гладит, а мацает и жестко удерживает.
— Седня самый тяжкий день моей жизни, — бормочет Кулак, — ни хрена непонятно, а ты — моя от и до. От и до, понятно так? Вот это понятно. Вот так будет-то. Проблемы все ко мне. Я их решать буду. А ты не плакать. Потому что, клянусь… Все, забей.
Глава 27 КУЛАК
Стою, жду. Курить стал больше, поэтому никотин в дыхалку загоняю.
Витрины обстреленные еще не заменили. Видать, усатый этот выкобенивается, ищет окна подешевле.
Идет, чуть ли не припрыгивает по тротуару раздолбанному. Фея моя, Алиса.
Сильно красивая, сильно добрая, сильно все вообще. Только не сильно моя.
Но это мы еще посмотрим. Я этого так не оставлю. Дороги другой нет и не будет.
Вчера за целый день наговорились на несколько жизней вперед. Точнее, она рассказывала, а я слушал. Мне деталей не нужно обычно, но тут сам стал вытаскивать все из нее.
Наломала дров, конечно, моя фея, но я и сам молодец.
Не хотела она все это время меня оскорблять или носом тыкать. Знаю же. Она и дьявола намеренно не обидит.
Но не воспринимает она меня как полноценного мужика. Такой, чтоб сказал — и она слушаться побежала. Нормальный бы с ней строже и порасторопнее был бы, а я…
Одно — это то, что я перегибаю палку, как всегда с ней, с наездами рядовыми. А другое — это то, что я слово новое в своей жизни отыскал. Долго не мог сформулировать.
Но тогда в парке, она стояла такая потерянная, но упрямая, а бабло вокруг валялось, — смекнул окончательно.
Вместо того, чтобы ее по струнке строить и крутить куда надо, я всегда перевертышем оборачиваюсь и нежностью меня топит. По макушку самую. Смотрю в эту мордашку насупленную, или если она губы закусывает, или нервничает заметно — и все. Не хочу и не могу давить. Хоть убей. Хочу, чтобы радостная была и моя. Только моя.
В этом-то и проблема, сто пудов.
Радостная и моя — что-то не шибко сочетаемое.
Ладонь ее в своей фиксирую, и в парк топаем, потому что погулять Алиса сегодня хочет. Надеюсь, к пруду не пойдем, я психованным шибко стал. Туда пока лучше не ходить.
Визит инспекции вчера прошел путем, потому что я заранее обо всем договорился. Они взяли на вооружение все замечания Алисы и сказали, что учтут.
Учитывать они, естественно, ничего не собираются, но я заставлю их. Пускай разрешение будет, но нормы соблюдаем, как она говорит. Может, меньше сделать спорткомплекс, дабы не рисковать. Или стадион вынести на дальний пустующий участок. Там склон придется переделывать, но ничего.
Следующая инспекция там по сохранности чего-то, потому что деревья старые корнями торчат на территории. Тут еще не договорился. Подождет малехо, теперь время архитектурный проект фигачить.
Это все нам на совещании решать предстоит, и что дальше с Уставом будет, в сочетании с проектом, но я совещание сегодня и завтра отменил.
Отдохнем немного. Алиса перенервничала последние дни.
Загродского, естественно, я сейчас ни за что убивать не буду. Еще чего. В тюрягу его отправлю, чтобы хорошо мучился перед смертью.
Ну, еще раз, может, все ему переломаю. Спасли его, конечно, с дороги, в больничке лежит. Прокурор мне звонил, поржали мы знатно. Я после войны с Карелином, всю прокуратуру переставил, мои теперь по верхам.
Алиса мороженое хочет. Смотрю, как ест. Синяк только сейчас рассасываться и сходить начинает. Ненавижу. Как тогда вечером в первый раз разглядел, думал, ядеркой разойдусь по швам и сдетонирую.
Вечером в номере резвимся. Я стопориться пытаюсь, но что-то хуево пока выходит. Не хочу грубым быть, но руки крепче тянутся держать ее изгибы. И вот чтобы она на мне только концентировалась. Долго. Только на мне.
Честно говоря, до сих пор не верится, что Алису я оприходывал.
И что ласковая она и целоваться просит и трогает меня везде и мычит прям от меня.
Колдовство какое-то, это все. С самого начала. Не знаю, может, ее тоже затронуло чуть. Меня-то, бля, заштормило и на дно самое. Не знаю, что за херня, потом разберусь. Самое главное — зашибись так было ровным счетом никогда.
Затем с утра я остановиться не могу, переклинило всего. Не выпускаю ее, даже звоню, чтобы еду со столовой в номер принесли.
Заходимся в крышесносных оборотах, как угодно и чем угодно.
Она мне отсасывает наконец-то, и я хочу бесконечно втыкать, как Алиса старательно и страстно все выделывает губами и языком и щекой.
Стегает головку языком она, и сама от этого стонет. А говорят, рая не существует.
Довожу ее до поскуливания своим ртом, бальзамом на душу каждой децибел ложится. Вот так теперь будет. Не соскочит она, не соскочит.
А потом, средь бела дня, прямо до обеда, она на меня сверху залазит, и это все… Елозит сначала, а потом скачет. Как уверенности набралась, так прыгает и гнется на мне, беспомощная от собственной безудрежности.
Все, решаю я снизу. Все. Теперь только так любиться будем. Вот только так. Видно отсюда прямо, как я в ней исчезаю и пожираю, сиськи налитые колышутся, бедра расползлись и дрожат. И мордашка ее… Воздух ртом заглатывает. Без воздуха и мгновения не может. Повезло воздуху. Ну это мы еще посмотрим. Я вместо воздуха буду. Скоро. Когда-нибудь.
Смешно, конечно, позже становится. Не будем, конечно, только так трахаться. По-разному будем. Понравилось просто очень. Я такого еще не видел.
Измучалась вся от марафона, но безотказная. Злюсь на нее, хоть и вижу, что хочет сама сильно. Но влепила бы мне оплеуху хорошую, чтобы отстал. А она только нежится ко мне, ну а я, как дурак полнейший…
Теперь снова в качалку надо почаще заглядывать. Чую, дальше только жестче разойдемся, а я давно на спорт подзабил. Хорошо, хоть больше не отстреливаюсь за две минуты, как долбанный автогонщик.
После душа Алиса грустнеет как-то, хоть и смягчает улыбками своими красивыми. Не могу въехать почему, потом украдкой вижу, как зеркальце из сумки достает и надовольно скулу рассматривает. Там синяк сегодня неожиданно расцвел фиолетом.
Ненавижу.
Не хочу повторять ей, мол, я этого так не оставлю. Скажу уже, как дело сделаю.
Одна только мысль, что ей там где-то больно делали, в прошлые годы, а я сидел ровно где-то и ни хрена не знал и ни хрена не помог… Нужно было искать ее еще тогда. Смешно в такое верить или не смешно, но факт: нужно было.
Я их урою всех. Родителей ее уничтожу. И брата-недоумка. И всех, кто не помог. Не сразу, но я подожду. Список соберу, давно пора было учиться последовательности. И от их жизни прежней только обглоданные кости оставлю.
Она еще и стесняется. Словно она что-то плохое сделала. Сказала мне, что стыдно, потому что отпор не дала и терпела. Еще как-то странно это все оформляла. Вот бы в башку ее красивую заглянуть.
Вечером в кафе зависаем, как нормальные люди. Едва не теряю вожжи от бешенства, когда вижу, что адекватно она ест, намного больше, чем раньше. Еще утром заметил, но тогда подумал, голодная очень.
